Люди легенд. Выпуск первый - Страница 23

К оглавлению

23

А Григорий Балицкий почувствовал еще больший вкус к диверсиям…

В конце августа сорок второго года, когда соединение, с трудом отбиваясь от наседавших гитлеровцев, ушло в Клетнянские леса, Балицкий во главе небольшой диверсионной группы остался под Добрушем.

С Балицким остались отборные кадры подрывников — Григорий Мельников, Лазарь Баскин и один из самых молодых партизан, но уже опытный диверсант и разведчик шестнадцатилетний Вася Коробко.

В это время в соединении после долгих боев почти не оставалось боеприпасов. Однако группа Балицкого была снабжена необходимым количеством патронов.

И Балицкий оправдал возлагавшиеся на него надежды. Совместно с диверсионной группой Героя Советского Союза Ф. Кравченко, незадолго до этого заброшенной под Гомель с Большой земли, группа Балицкого взорвала 11 вражеских эшелонов… Под его командованием была уничтожена знаменитая «Голубая стрела» — поезд, в котором уезжали в отпуск и возвращались на фронт гитлеровские офицеры-отпускники. В лесной сторожке под Добрушем Балицкий организовал засаду и уничтожил двух немецких полковников, осмелившихся (под солидной охраной) отправиться на охоту.

Поздней осенью сорок второго года Григорий Васильевич Балицкий был тяжело ранен (он потерял глаз) и отправлен лечиться на Большую землю.

После выздоровления, с «Золотой Звездой» Героя Советского Союза, в погонах майора, он снова вылетал в немецкий тыл, в родное соединение партизанских отрядов.

Во главе лучшего в соединении 1–го батальона Григорий Васильевич оседлал важнейшую для гитлеровцев стальную магистраль Ковель — Ровно.

И с того времени, как отряд Балицкого появился на этой железной дороге, машинист любого фашистского паровоза, прежде чем отправиться в рейс, исподтишка творил молитву и мысленно прощался с родными…

* * *

Зеленый, поросший спорышей переулок украинского степного города Кировограда. На углу, в тени акаций, кирпичный дом. Здесь живет Герой Советского Союза Григорий Васильевич Балицкий. Он ответственный работник Кировоградского обкома. Его жена, Мария Товстенко, боевая партизанская подруга, по–прежнему медик… Над крышей шумят вечерами высокие седые пирамидальные тополя. Напоминают они Григорию и Марии тревожный шум леса, треск веток в пламени костра, полную тревог партизанскую молодость.

Т. Амбарова
ТРИ ГОДА ПОХОДОВ

Любительский фильм не претендует ни на большой экран, ни на многочисленных зрителей. Он снят для себя, для маленькой семьи Давида Ильича Бакрадзе и ее друзей. Строго говоря, это даже не цельный, законченный фильм, скорее добросовестный кинодокумент, еще не смонтированный в определенной последовательности, сделанный неискушенной рукой. Но для Давида Ильича он дороже многих профессиональных лент. Это дорога его памяти, помогающая воссоздать в деталях события времен Великой Отечественной войны с гитлеровской Германией, когда сам он назывался украинским партизаном, командиром 9–й роты прославленного соединения Ковпака.

Когда началась война, у младшего сержанта артиллерии из Грузии, проходившего военную службу на Украине, и в мыслях не было партизанить. Зачем? Первое боевое крещение, бомбежки, стычки с врагом он пережил вместе с родным полком. С ним и собирался идти фронтовыми дорогами до конца, если бы не превратности судьбы воина.

Конотопский лагерь для военнопленных. У Давида Бакрадзе плен усилил ненависть к той злой грубой силе, власти произвола, которую принесли с собой гитлеровцы на нашу землю.

Выход на работу в город казался праздником; за спиной оставались низкие дощатые бараки, три ряда колючей проволоки и весь лагерный быт с голодом, тифом, издевательствами. К месту работы шли под конвоем; они и сейчас оставались военнопленными, заключенными, но в городе их встречали сочувственные взгляды, и это подбадривало, на время исчезало давящее чувство оторванности от мира.

Один из таких выходов за пределы лагеря пришелся на морозный январский день 1942 года. Было еще совсем темно, часы только подбирались к цифре пять, когда лагерь зашевелился. Ежась от холода, люди один за другим потянулись к выходу. У дверей каждый пригибал голову, будто готовясь нырнуть, и рывком устремлялся вперед; противное чувство — ожидание удара.

Били всех, методично и жестоко, с какой‑то привычной безучастностью, точно ударами пересчитывая проходивших.

Настала его очередь. Раз… Давид пригнулся, резко отклонившись в сторону. В холодных серых глазах конвойного немца вспыхнула злоба: «Обмануть захотел? — говорили они. — Так вот тебе, получай!» Страшный удар прикладом в лицо и резкий окрик «Рус» —последнее, что он слышал и чувствовал. Сознание померкло. Шедшие рядом Сергей Анисимов и Ной Чабукиани подхватили товарища и оттащили подальше.

Привела в чувство сильная боль: горело опухшее лицо, язык нащупал кровоточащую пустую десну; недоставало зубов.

«Первое ранение, — отметил Давид про себя, — если бы еще в бою…» Вспомнив наглые серые глаза, винтовку, занесенную для удара, ескочил с нар, рванулся к выходу. Спасибо товарищам, удержали: «Куда ты? Или решил до срока с жизнью распрощаться? Про побег забыл? Все дело провалишь».

Рисковать нельзя, это верно. Сам он первый произнес вслух слово побег, доверившись однополчанину Сергею Анисимову. Вдвоем приглядывались к людям, обдумывали план. И теперь они надеются, ждут; он не вправе подводить 30 человек.

Из своего недолгого военного опыта артиллерист Бакрадзе успел извлечь важные уроки.

23