Гриша попробовал ползти, действуя одними руками, — не выходит. Лег на бок, попытался перекатываться — опять не получается. Неужели конец?!
Да, надеяться не на что. Гриша зажмурил глаза, приготовился к взрыву, к гибели… И вдруг над ухом шепот:
— Гриша, что с тобой?..
Теплая волна омыла Гришино сердце: «Петро, друг, вернулся… Не бросил товарища!..»
— Ноги, — прошептал Балицкий. — Быстрей!..
Петя встал во весь рост, подхватил Гришу, вытащил его из‑под моста, и вместе свалились с насыпи в канаву, царапая лица и набивая шишки. Тут же страшный взрыв потряс землю. За ним другой. Заскрежетало железо. Громко всплеснули падающие фермы. И, может, от взрыва, может, от сотрясения ноги у Гриши отошли. Балицкий, за ним Петр вскочили, пригибаясь, побежали вдоль насыпи, к подводе. А от домика уже поднимались ракеты, освещая все вокруг белым, неживым светом. По мосту ударили пулеметы.
Хлопцы кинулись на подводу, где их уже ждал Ваня Полищук, и дед Макар погнал Машку вскачь.
— Ну, как, диду, — спросил, отдышавшись Гриша. — Как тебе сподобились наши двадцать карбованцев?
— Молодцы, хлопцы, ох и молодцы, — обрадованно отвечал дед. — Желаю вам таких карбованцев побольше на вашем партизанском шляху!
— Почин хороший, — подхватил Петро Романов.
Так оно и вышло: в скором времени Балицкий подорвал около Мены еще два вражеских склада с боеприпасами. А в начале мая 1942 года совершил диверсию, эхо которой отдалось и в Берлине и заставило гитлеровское командование бросить против черниговских партизан крупные силы…
Двадцать человек — диверсионная группа под руководством Балицкого — выстроились перед штабной палаткой.
Командир соединения, секретарь подпольного обкома партии Алексей Федорович Федоров, не спеша прошелся взад–вперед вдоль строя.
— Знаете, на какое дело идете? — спросил он, потрогав рукой заросший подбородок. — Так вот — эшелончик выбирайте повесомей. Из тех, что идут к фронту… Оружие, боеприпасы, технику — вот что надо рвать. На порожняк взрывчатку переводить запрещаю. Имейте в виду!
В сторонке от штабной палатки сгрудилась кучка девчат-партизанок. В строю диверсионной группы есть у этих девчат возлюбленные. И тревожно сжимается девичье сердце: вернется ли любимый? А может, только расщепленный приклад или пробитую пулей шапку принесут и молча положат у костра оставшиеся в живых товарищи…
Стоит среди девчат и Маруся Товстенко…
Балицкий неприметно махнул Марусе рукой и улыбнулся. Потом громко скомандовал.
— Шаго–ом марш!..
Отойдя километра два от лагеря, Балицкий остановил группу, рассадил людей в кружок, сделал многозначительную паузу и спросил:
— Вы, хлопцы, скажите мне откровенно: никому не страшно? Никто не боится на железку идти?..
Балицкий обвел взглядом круг сидящих.
— Если кто боится, пусть скажет прямо. Отпущу назад, и ничего ему не будет… Но уж если кто‑нибудь струсит у железки — пусть спуску не ждет… Ну так что — нет желающих возвратиться?..
Желающих не нашлось, и группа продолжала путь.
«Глухой ночью подошли к большому селу Камень, лежащему в нескольких километрах от железной дороги. Проводник Панков, прихватив с собою еще одного партизана, сходил в Камень на разведку и, вернувшись назад, доложил, что движение поездов происходит только в светлое время. Для охраны железной дороги немцы мобилизовали местных жителей, которые, заметив посторонних людей, должны бить железной палкой о рельс и вызывать охрану. Заодно Панков разузнал расположение постов и время прохода патрулей.
Балицкий внимательно выслушал донесение и повел группу лесом, напрямик к железной дороге.
Медленно наступал рассвет. Где‑то справа, со стороны Добруша, послышался гудок паровоза. Необычайное возбуждение охватило партизан. Группа ускоренным шагом двинулась к опушке, которая уже просматривалась сквозь поредевшие деревья.
Под кустом Балицкий заметил чьи‑то ноги.
— Ты кто такой? — спросил он лежавшего под кустом человека, слегка подтолкнув его носком сапога.
— Та вот поставили немцы дорогу охранять… А я лег да и лежу, ничего не слышу…
— Ну ладно, не вставай… Ложись! — скомандовал Балицкий. — Все ложись!..
Люди, вытянувшись цепочкой, расположились за деревьями, приготовились к бою. Шум поезда нарастал.
— Подрывники, вперед! — распорядился Балицкий. — Быстро!..
Подрывники Сергей Кошель и Лазарь Баскин, пригибаясь и перескакивая через поваленные вдоль насыпи деревья, выбежали на полотно. В одну минуту установили мину, протянули шнур, воткнули шомпол между рельсами и скатились вниз по откосу насыпи…
Из‑за поворота показался паровоз. Он мчал полным ходом.. Страшный удар расколол лесную тишину. Паровоз подпрыгнул, сошел с рельсов, повалился набок. С треском полезли друг на друга вагоны, поблескивая оцинкованными боками, с насыпи покатились бочки, потянуло приторным запахом бензина…
— Пулеметы! — что есть мочи закричал Балицкий.
Резанули очереди. Над поездом заполыхало багровое пламя. Колоссальный хвост черного дыма заметался от одной опушки леса к другой. Загорелись кустарники, деревья, трава. Надо было как можно скорее уходить подальше от пожара.
— Отход! — скомандовал Балицкий и дал в воздух красную ракету.
Партизаны уже подходили к лагерю, а дым гигантского пожара все еще висел над лесом.
После этого крушения гитлеровцы взяли под арест коменданта станции Добруш, с которой вышел эшелон с бензином.
В Злынке, в Новозыбкове и во всех окрестных селах, на станциях и разъездах рыскали фашистские зондеркоманды, пытаясь отыскать партизанских связных. В лесной массив, под Софиевку, где в это время стояло соединение А. Ф. Федорова, по приказу командования вермахта двинулись крупные силы карателей…