Люди легенд. Выпуск первый - Страница 133

К оглавлению

133

Обозленные тем, что жители поддерживают партизан, гитлеровцы учиняли зверские расправы, выжигая целые села и уничтожая поголовно всех жителей. Те из них, которым удавалось скрыться, бежали в леса… В лесах вокруг военного партизанского лагеря начали организовываться поселения местных жителей — женщин, стариков и детей, ищущих у партизан защиты. Эти поселения партизаны называли «цивильными лагерями».

Командир и комиссар соединения организовали охрану «цивильных лагерей», помогали им продуктами, наладили медицинское обслуживание.

А если случались бои, если на партизан нападали каратели и начинали прочесывать лес — «цивильные лагеря» перебазировались в безопасное место.

И если кто‑нибудь из партизан, измотанных непрерывными боями с захватчиками, в трудный час предлагал оторваться от «цивильных» и уйти, комиссар сурово сводил брови:

— Не могут советские люди бросать людей… Обрекать их на смерть! Не забывай, на каком суку сам сидишь! Какой же ты партизан, когда говоришь такое?!

Сам Дружинин, если позволяла обстановка, был частым гостем в «цивильном лагере».

Суховатый и молчаливый на первый взгляд, комиссар соединения был лучшим и близким другом каждому партизану. Говорил он мало, но умел найти слово, достигавшее самой глубины души. Спокойный, подтянутый, всегда готовый помочь товарищу, если ему нужна помощь, и в то же время суровый с теми, кто нарушал партизанский закон, беспощадный к врагам—таким запомнился нам комиссар соединения Владимир Николаевич Дружинин.

За организацию партизанского движения в тылу врага и за выполнение заданий партии и Украинского штаба партизанского движения по борьбе с фашистскими захватчиками Указом Президиума Верховного Совета СССР комиссару чернигово–волынского соединения партизанских отрядов Владимиру Николаевичу Дружинину было присвоено звание Героя Советского Союза.

Б. Стрельцов
СКАЗ О ГЕНЕРАЛЕ ДУБОВЕ

Сосновый бор остался позади. Начался густой ельник, непролазный, колючий. Казалось, не пробраться дальше, нужно искать обход. Но проводник, свернув чуть–чуть налево, углубился в чащу по ему одному известной тропинке. Дети цепочкой двинулись за ним.

И вот расступился ельник, поросшая мхом, давно не хоженая тропинка выбежала на светлую поляну.

— Дядя Бульба, здесь? — спросил Вася Лагунов.

Проводник стянул с головы фуражку, смял ее в кулаке и молча кивнул головой.

Несколько минут стояли молча и смотрели то на обвалившиеся землянки, то на торжественно–спокойное лицо бывшего партизанского разведчика Марка Бульбы. А потом сразу, будто по команде, разбежались в разные стороны. Бродили долго. Ряд землянок уходил далеко в лес, под густые лапчатые ели. То и дело слышались возгласы:

— Гильза! Гильза от снаряда!..

— Смотрите, целая гора касок… Немецкие…

Марк Бульба спокойно объяснял:

— От 76–миллиметровой пушки гильза. Их в нашей бригаде несколько было. Партизанская артиллерия… А каски не случайно здесь оказались. Каждая на фашистской голове сидела. Каски целы, а голов нет. Эсэсовский карательный отряд к нам было сунулся. Ну, и вот… А в касках этих потом партизаны тол плавили, мины делали и с ними на железную дорогу ходили…

Вечером в самом центре Бегомльской пущи горел большой костер. Ребята плотным полукольцом уселись вокруг своего проводника и не спускали с него глаз. На фоне пламени, которое с легким потрескиванием рвалось вверх, лицо бывшего партизанского разведчика казалось бронзовым, почти коричневым. Посасывая свою неизменную вишневую трубку, Марк Бульба рассказывал:

— Видите вон те камни, за болотцем?

Ребята в знак согласия кивнули головами, хотя сейчас они ничего не видели. Темная, беззвездная ночь подступала к самому костру и, казалось, старательно и ревниво охраняла партизанские тайны.

— Так вот, там наша электростанция была. Настоящая электростанция. В госпитале, во всех землянках горело электричество. Не удивляйтесь. Хотя и в лесу, а жили мы не медведями. Командир бригады Федор Фомич Дубровский в этом отношении строг был, ох как строг. Считай, каждый день говаривал: «Партизаны — та же армия. Только в тылу врага. Дисциплина и порядок у нас должны быть армейские». Ну, и поддерживал порядок. Ему ведь и звание воинское присвоили — генерал–майор.

Потрескивал костер, лизали густую темноту багровые языки пламени, а дети, затаив дыхание, слушали волнующий рассказ. И в их воображении рисовался большой партизанский лагерь. На мостках, оборудованных на самых высоких деревьях, бессменно дежурили часовые. Собирается на задание диверсионная группа — партизаны получают в пекарне свежеиспеченный, вкусно пахнущий хлеб. Да–да, в бригаде Дубровского была своя хлебопекарня. И прачечная была, и столовая. А в землянках порядок был…

— Эшелон мы как‑то чудной подорвали, — усмехаясь, продолжал рассказывать Марк Бульба. Ожидали, согласно донесению разведки, с танками, а там были постели… Охрану мы перебили — и к эшелону. За трофеями, значит. Федор Фомич, увидев, что в вагонах лежат кипы одеял и простыней (в тот раз Дубровский вместе со всеми на «железку» ходил), дал команду забрать все постельные принадлежности. С того времени наши землянки и приобрели вид казарм…

Долго говорил Марк Бульба. Потом внезапно оборвал свой рассказ на полуслове, задумался. Ваня Аводнев, переглянувшись с друзьями, решил нарушить общее молчание:

— Дядя Марк, а дядя Марк…

Разведчик поднял голову и вопросительно смотрел на мальчика.

133