Люди легенд. Выпуск первый - Страница 113

113

4

Далеко от Краснодона, в водах Тихого океана, бороздит просторы белоснежный теплоход. На его бортах — гордое имя: «Иван Земнухов».

Вот оно — бессмертие! И хочется, перефразируя слова поэта, сказать:

— Здравствуй, Ваня… Земнухов…
Как я рад, что ты живой
дымной жизнью труб,
канатов
и крюков…

В Краснодоне знают, какой это был чистый, честный и смелый юноша, немного нескладный с виду, близорукий. В школе, где он учился и был старшим пионервожатым, его с уважением и в шутку называли «профессор». Пожалуй, из всех краснодонцев–подполыциков Ваня Земнухов был самым начитанным и даже сам писал стихи:

Нам чуждо к жизни отвращение,
Чужда холодная тоска,
Бесплодной юности сомнения
И внутренняя пустота.
Нас радости прельщают мира,
И без боязни мы вперед
Взор устремляем, где вершина
Коммуны будущей цветет.

Ваня Земнухов никогда не расставался с книжкой. Даже на вечера, где бывали танцы, он приходил с томиком стихов. Ярый враг пустых развлечений, он присаживался где‑нибудь в уголке и увлекал товарища задушевной беседой. О чем? О стихах, о борьбе… Все волновало юношу, особенно судьба страны, строящей светлое будущее человечества.

Когда гитлеровцы заняли Краснодон, Ваня Земнухов не мог мириться с произволом и насилием. Вместе с Олегом Кошевым и другом детства Сережей Тюлениным он создает подпольную комсомольскую организацию «Молодая гвардия». Они так и остались бессменными членами штаба, в который потом вошли Люба Шевцова и Уля Громова. И теперь они стоят, отлитые в бронзе, все пятеро, боевой авангард подпольщиков Краснодона…

…С лютой ненавистью, с бешенством пытали гестаповцы Ваню Земнухова. Его подтягивали к потолку, выкручивая руки, и, когда он лишался чувств, выливали на него ведро воды и снова пытали. Его секли плетьми из электрических проводов, загоняли иголки под ногти. Но комсомолец не нарушил слов клятвы. Ведь он сам писал ее для всех молодогвардейцев, это были его слова:

...

«…Клянусь мстить беспощадно за сожженные, разрушенные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати шахтеров…

Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из‑за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей.

Кровь за кровь! Смерть за смерть!»

Враги так ненавидели комсомольцев и так боялись их! Сбросив полуживых Сережу Тюленина и Ваню Земнухова в ствол шахты, они подкатили к этой шахте тяжелую, груженную породой вагонетку и столкнули ее вслед за казненными — так будет надежнее…

Но не знали гестаповцы, что герои не умирают.

…Бороздит просторы океана теплоход «Иван Земнухов», острой грудью рассекает волну, уверенно и сильно гудит его сердце — машина. Нет, не умер юный герой, он будет жить вечно…

…В наших жилах —
кровь, а не водица.
Мы идем
сквозь револьверный лай,
чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела…

5

Признаюсь, я с волнением ехал на встречу с Еленой Николаевной Кошевой. Я много знал о ней, но никогда еще не видел этой необыкновенной женщины, матери героя, известной матерям всего мира…

Мы нашли ее в детском садике шахты № 1–бис имени Сергея Тюленина. Она работала заведующей в этом са дике.

Рядом с ней исчезло чувство неловкости. Мы увидели простую женщину. Доброе открытое лицо, по–матерински ласковые руки, а в глазах вместе с приветливостью и теплотой озабоченность, которую так умеют скрывать наши матери.

Чтобы начать разговор, один из наших спутников, работник местной газеты, спросил у Елены Николаевны, почему ока предпочла работу в детском саду?

Елена Николаевна ответила, что уже двадцать лет работает воспитательницей и что для нее это не просто работа, а, если хотите, борьба, продолжение борьбы.

— Я стараюсь так воспитывать малышей, чтобы в трудный для Родины час из них выходили Тюленины, Громовы и Шевцовы.

Елена Николаевна сказала об этом просто, как говорят о чем‑нибудь будничном, но в ее словах прозвучало то чувство долга, с которым она благословила на борьбу своего сына Олега.

Кошевые жили в таком же, как у Шевцовых, стандартном домике, только в центре города.

Тут я впервые увидел бабушку Веру и еще раз с уважением подумал о писателе Фадееве. Он с удивительной точностью нарисовал ее портрет. Бабушка Вера действительно была похожа на… Данте.

В ее лице было что‑то величавое и строгое, а говорила она чисто и мягко по–украински.

Бабушка Вера тоже партизанка и уже тридцать лет она в партии.

Как реликвию рассматривали мы ее партизанское удостоверение.

«Коростылева Вера Васильевна. За доблесть и мужество, проявленные в партизанской борьбе против немецко–фашистских захватчиков».

В доме Кошевых много волнующих свидетельств жизни и борьбы юных подпольщиков, и главное — их славного комиссара Олега.

Мы рассматривали редкие фотографии, пока еще никому не известные.

Вот Олег у школьной доски, он отвечает урок. Вот другой снимок. На нем трое мальчиков: в середине, лицом к аппарату, лежит улыбающийся Олег. Он обнял футбольный мяч, как будто только что прибежал с улицы.

Трудно поверить, что этот подросток, почти пионер, был комиссаром партизанского отряда и секретарем комсомольской организации. Трудно поверить, что этот мальчик был грозой для гитлеровцев, что он участвовал в смертельной борьбе и пал в ней смертью героя.

113